Conversation With A VOICE
Разговор с ГОЛОСОМ
Когда вы думаете о Rob’е Halford’е, некоторые
очень специфичные образы приходят на ум: фигура на сцене, согнутая за
микрофоном, раздувающиеся вены, поразительные ноты, до которых даже кастрат
дотянулся бы, используя лестницу стремянку. Колотящие кулаки, гимновая энергия
таких классических вещей как “Defenders Of The Faith”, “British Steel” и
“Painkiller”. Мотоциклы, кожаная кепка, цепи – да, вот вам картинка. За
исключением Ozzy Osbourne’a, нет другого вокалиста, оказавшего неизгладимое
влияние – или сделавшего столько для определения основа основ Heavy Metal’а –
как это сделал Rob Halford.
Славные годы Rob’а Halford’а с Judas Priest закончились
почти 10 лет тому назад, десять лет ушло на борьбу ГОЛОСА за повторное
обретение своего творчества, в то время как его старые соратники по группе нашли
его нового певца Tim’а “Ripper’а” Owens’а. И в то время как его первое сильное
достижение Fight (проект 90-х, метал с гранжевой примесью) было сильным, а его
второй проект TWO (эксперимент в индустриальной и электронной музыке) представлял
собой интересное отклонение, ни один их этих проектов не был значительно связан
со зрительной аудиторией Halford’а. Теперь после пробела в 4 года мастер
возвращается с альбомом “Resurrection”, хорошей старомодной металлической
пластинкой, которая напоминает лучшую энергию и мощь Judas Priest с добавлением
более искренней личностной лирики. В турне 2000 года с приятелями
металлическими гигантами, идущими на поправку, “Iron Maiden” и преследуемый
этими постоянно кружащимися слухами о реньюнионе – Halford вернулся на свое законное
место как единственный и неповторимый король металла. METALBLITZ недавно болтал
с ГОЛОСОМ о том, где он побывал за последние несколько лет, наследии Judas
Priest, и своем долгом, запоздалом воскрешении…
Что являлось самым трудным аспектом твоего “воскрешения”?
Rob: “Ну, если честно,
я не знал чем мне еще заниматься, потому что это моя первая чисто металлическая
пластинка со времен “Painkiller”. Так что я,
действительно, не был полностью уверен, куда мне двигаться и как мне справиться
с этим. Мне всегда приходится драться со своими демонами и опасными
положениями, как все делать максимально лучше. И я могу достичь своей цели
только с командой. Знаешь, мне необходима поддержка, меня необходимо лелеять –
в хорошем смысле, знаешь, о чем я? Это странный мир, не так ли? Из-за того, что
мы занимаемся своим делом, т.к. это доставляет нам удовольствие, но потом, если
у нас нет взаимосвязи, если работа не принесла удовлетворения, нет смысла
заниматься этим делом. Мы нуждаемся в людях, не так ли?”
Оглядываясь назад, что для тебя Fight и TWO? Я думаю, Fight были действительно сильными…
Rob: “Да, эти группы имели для меня важное значение. Мне приходилось
двигаться, искать и эксплуатировать другие музыкальные формы – вот почему я в
первую очередь ушел из Judas Priest.
Изначально, я хотел одновременно
заниматься и той и другой музыкой, но я не мог бы справиться с поставленной задачей. Так, к
сожалению, я был вынужден уйти и заниматься своим делом. Но все это не
маловажно. Это все часть моего путешествия, так что я совершенно ни о чем
содеянном не жалею. Все это взаимосвязано”.
Были ли какие-либо моменты за время этих экспериментальных
лет, когда ты чувствовал, что сбиваешься с пути?
Rob: “Да. Когда
выступал в Швейцарии с TWO. Думаю, что те поклонники знают меня за мои заслуги,
и которые следили за всей моей карьерой, смотрели на это представление и
думали: “Ну, это совсем другой Rob.” Это происходило во время живых шоу в
Европе, мне стала очевидна эта реальность. Не только с точки зрения фаната, но
с моей собственной точки зрения. Я просто не чувствовал связи, которую я
чувствую когда сгибаюсь, кричу, когда льет пот, раздуваются вены, и я ухожу со
сцены веселый и полный сил. Я просто больше не чувствовал этого”.
Каково было работать с Trent’ом Reznor’ом над проектом TWO?
Было ли это истинным сотрудничеством или же скорее больше в духе Phil’a
Spector’a – продукт и видение – его, твой – голос. Был ли ты Ronny Spector’ом
для Trent’а?
Rob: “Trent вел себя
очень уважительно. Он просто послушал сырые демо записи и сказал: “Смотри, это действительно хорошие песни и ты считаешь, что я должен выступить
в качестве продюсера?” Я согласился, клево. Trent – невероятно талантливый,
одаренный – и, в какой-то степени, не правильно понятый музыкант. Так что я
отступил! Я думаю, что большая часть музыки – вся музыка, которую я на самом
деле сделал – я всегда с самого начала участвовал в производстве, крутил ручки
на пульте. Занимался координацией, был частью всей идеи. А для проекта TWO, я в
самом начале просто отступил и наблюдал за тем, как все происходит и обретает
форму”.
Что самого ценного ты вынес для себя из экспериментальной
фазы?
Rob: “Новый способ
использовать голос – до этого я никогда так не пел. Открылись новые
возможности. Есть бесконечные вещи, которыми ты можешь заниматься в студии,
просто никогда не останавливаться. Всегда определяешь какие-то новые вещи.
Просто ценный урок, что ты всегда можешь сделать следующий шаг”.
Какая песня на “Resurrection” самая личностная?
Rob: “Думаю, трек “Silent Screams”. Большой
7-ми минутный эпик. Песня рассказывает обо всем том, что я знаю и люблю в
металлической музыке. То как песня начинается с самого сокровенного,
атмосферного, близкого, индивидуального момента в первые несколько слов темы –
а потом вещь начинает сокрушать балладным чувством, затем ниспровергаясь, в это
крайнее пространство Джеки и Хайда. Многое рассказываемое в песне являлось
частью моего опыта последних нескольких лет. Так что на личном уровне,
лирически, я просто изливаю се в этой песне, но музыкально – это красивая вещь,
просто великолепная работа”.
Ты когда-нибудь думал, что твоя карьера закончилась?
Rob: “Нет, никогда не
чувствовал ничего подобного. Я никогда не был человеком, зацикливающимся на
мрачных вещах, всегда внутри меня жил оптимизм. Все чем я занимаюсь в своей
жизни основано на следующем шаге, следующем дне, следующей вещи – это не похоже
на существование в прошлом или воспоминании плохих моментов. Знаешь, я никогда
не пойму потребность некоторых артистов в страхе и боли и причитаниях, и т.д.
играя свою музыку. Если ты смотришь на все то, что я сделал, я всегда был
бодрым, всегда был воодушевленным. Даже в моей тяжелой, глубокой музыке есть
привлекательный момент славы. Знаешь, ты можешь поддаваться агрессии,
расстройству, некоторой боли, но ты можешь перебороть все это. Или же тебя
засосет, и ты утонешь. И я никогда не был занудой, всегда был избирательным
человеком. (Смеется) В первую очередь”.
Как ты относишься ко всему этому засилью рэп-металла?
Rob: “Мне не хватает
певцов. Я хотел бы услышать какую-нибудь металлическую группу с певцом, который действительно может петь и держать ноту и
проделывать с голосом клевые вещи. В последние годы существовал подход
музыкальной жестокости, так что вокальные партии должны быть зверскими. Я не
могу смириться с этим из-за того, хочешь ли ты этого или нет. Не думаю, что у
кого-то есть право встать и сказать: “Старик,
это действительно полное говно”. Потому что любая существующая группа
занимается этим делом ради чистоты и реальности, с которой они имеют дело – они
любят свое дело. Но конечно я скучаю по певцам”.
Для тех, кто не знает, как ты
разошелся с Judas Priest?
Rob: “Я всегда был
любопытным, пытливым человеком музыкально и не музыкально – таким я многие годы
был в Judas Priest. Если ты посмотришь на Judas Priest – эта группа никогда не
была существом, постоянно сидящим на одном месте. Я думаю, животное постоянно
двигалось. Одну минуту это было “Freewheel Burning”, в другой раз “Breaking The
Law”, потом “Turbo Lover”. Смешно, правда, потому что ты можешь подумать, что я
был доволен, оставаясь в этом мире, потому что это был такой волнительный мир –
но во время турне “Painkiller”, я ощутил потребность уйти от всего этого. Для
всех нас это было жестокое турне, достаточная причина для меня остановится и
совершенно уйти от этого. Думаю, если честно, своим поступком я сделал всем
только лучше. Потому что ты должен оставаться в группе по ряду верных причин. И
я думаю, что если бы я остался, это было бы не правильно. Мне нужно было уйти”.
Ты слышал новую музыку Judas Priest?
Rob: “Нет. Не слышал.
Не для того, чтобы опустить Tim’a. Я искренне рад тому, что Tim попал в группу.
Tim не дает группе умереть. Но я просто не могу слушать Judas Priest без моего
вокала. И я не высокопарен. Просто это не то чувство. Я не могу воспринимать
это”.
Тебе никогда не приходила идея вновь присоединиться к Judas
Priest?
Rob: “Ну, я никогда не
откажусь от этого, потому что я до сих пор очень люблю группу. Группа все еще
очень большая часть моей жизни. Я думаю, ты не в силах отказаться от нечто
подобного. Я был в этой группе 20 лет, и кто знает, что будет дальше? Я действительно ничего больше не могу сказать,
потому что я больше не играю в группе. Мне должно быть что-то представлено.
Знаешь, я действительно не могу обсуждать дальше эту тему”.
Как ты смирился со своей
гомосексуальностью в гетеросексуальном, изменчивом мире Heavy Metal’а 70-х и 80-х?
Rob: “Я много
мастурбировал, вот и все. В плане взаимоотношений для меня это было действительно дерьмовое время, быть голубым в
металлическом мире превращалось для меня в отчужденность или приобщение к этому
миру было столь дерьмовым. Я не мог бы быть самим собой. Я был заперт в своей
собственной тюремной камере. В основном, я пережил все это через свою музыку”.
Ты вырос в Бирмингеме, Англия, очень
крутом городе рабочего класса. Насколько трудно было расти голубым в таком
окружении?
Rob: “Да, я не могу вспомнить ничего плохого, потому что я не помню, чтобы я
пребывал в настоящей депрессии, негативном мире. Я был счастлив в своей семье,
и у меня были хорошие друзья. Я никогда не прятался в мире наркотиков и
алкоголя, даже не смотря на то, что я до сих пор выздоравливающий алкоголик –
но это было, в большей степени, связано с моим заядлым поведением. Легко попасть
в капкан. И, возможно, это было частью моего разочарования, подавления своей
сексуальности в 80-х. Так или иначе, алкоголь был для меня на первом месте – ты
убиваешь им боль. Это была опора”.
И одиночество…
Rob: “О да. Можешь себе представить? Ты спускаешься со сцены, и все члены
группы идут в свои отдельные комнаты с 5-тью или 6-тью девушками, а ты
возвращаешься в свою комнату со своим порножурналом и маслом для малышей. (Смеется) Это
чертовски печально или нет? Господи, как патетично”. (Смеется)
Что побудило тебя, в конце концов, открыться?
Rob: “Я расскажу тебе,
почему это было так здорово. Это было очень спонтанное решение. Я был на “MTV”,
обсуждал выход альбома TWO, и я обсуждал с ведущим разные темы. И он задал мне
вопрос, и все что я помню, я начал болтать как голубой… и я услышал, как он
падает на свой пюпитр с бумагами. Я подумал:
“Боже мой, что я такого сказал?” А потом он говорит: “О, хорошо, давай поподробнее обсудим это…” (смеется) Через 20 минут
эти новости были уже в телеграфных агентствах всего мира, и об этом очень
сильно позаботились. И оглядываясь назад, я рад, что все так получилось. Говоря
о большом моменте. Все знают о том, что я просто выболтал это одним махом. А
резонанс был такой: “Ну, как будто мы не
знали. Посмотри на то, что ты носишь на сцене”. (Смеется) Думаю, я счастливый, потому что за меня
проделали такую важную работу, и я был такой значительной частью жизни многих
людей, что когда они столкнулись с этим, их реакция была такой: “Ну, какая разница”. Позвольте мне
включить CD Judas Priest.”
Во времена Judas Priest испытывал ли ты хоть какое-то
давление по сокрытию твоей сексуальности?
Rob: “Нет, они знали о
том, что я голубой с момента моего появления. Но они так же знали, что я не
собираюсь становиться одним из тех, ну знаешь, активистов выскочек. Они знали,
что все, что меня интересует – это моя музыка. В 70-х и 80-х я никогда не
выпячивал себя и я веду себя так и до сих пор, но теперь слово вылетело, и люди
знают о том, что это часть моей жизни. Нет выбора: ты рождаешься таким. Но
такие вот признания несут за собой все эти ужасные вещи, через которые проходит
меньшинство – фанатизм, ненависть, страх, притеснение, отношение к тебе как к
человеку второго сорта. Ты проходишь через все это. И это дерьмо, дерьмовая
вещь”.
Ретроспективно, какой альбом для тебя не имеет права на
существование, так скажем? Если бы ты мог…
Rob: (смеется) “Нет такого альбома, и я говорю это совершенно честно. Нет такого
альбома. Если бы тебе также везло, как и мне – это моя 23-я пластинка – я бы
так смотрел на вещи. Все они великолепны, все прекрасны. Какие-то работы мне
более дороже, но так оно и должно быть. Все это трудное дело. Время от времени,
у тебя должны быть взлеты и падения, как в любой другой успешной группе – Judas
Priest, “AC\DC”, “Aerosmith”, ты знаешь. Но важно то, что тогда ты верил в то,
чем занимался, ты выкладывался на все 100%. Вот что важно”.
Что Америка значила для тебя в юности, и что она значит для
тебя сейчас?
Rob: “О, я так хотел
попасть в Америку. Впервые я приехал сюда в 1978 году с Judas Priest. В тот
день я приземлился в аэропорту Кеннеди и, взяв такси, проехался через мост
Джорджа Вашингтона, и я увидел очертание Нью Йорка на фоне неба. О Господи! Для
меня это было катаклизмом. А теперь это мой новый дом – я надеюсь получить
гражданство, потому что получение зеленой карточки является для меня последним
обязательством. Очень не многие британские музыканты чувствуют себя достаточно
комфортабельно, хотят остаться здесь, не работая. Но я просто люблю американцев, страну и культуру. Меня волнует все
это. Я не могу жить в другом месте!”
Оглядываясь на свою карьеру, чем ты особенно гордишься?
Rob: “Ух, в этом
вопросе есть двоякий аспект. Всем чем я занимаюсь – это тянусь к людям и
залезаю в их жизни и их чувства. Для меня это лучшая работа. То, что останется
у них внутри, когда они слушают музыку или идут на шоу”.
Последний вопрос – мотоциклы всегда были значительной
частью твоего сценического имиджа. У тебя есть хоть один мотоцикл?
Rob: “У меня есть
только мотоцикл “Cowrider” 81 года, машина с обложки альбома. Я зову этот
аппарат “Зверем”. Также называю моим “Пенисом-зверем”. (Смеется) Мой
крохотный, сморщенный зверь”. (Смеется)
Интернет сайт METALBLITZ 26.11.2000г.
Перевод FIGHT RIGHT